Додати в закладки
Переклад
Translate
 Вхід в УЧАН Анонімний форум з обміну зображеннями і жартами. |
|
|
Скачати одним файлом. Книга: ГРОЗОВОЙ ПЕРЕВАЛ Эмилия БРОНТЕ Перевод с...
Он подал ей знак идти впереди него; и, кинув мне взгляд, резнувший меня по сердцу, она подчинилась. Я стала у окна и смотрела им вслед, когда они шли садом. Хитклиф крепко взял Кэтрин за руку, хоть она, как видно, сперва возражала; и быстрым шагом уволок ее в аллею, где их укрыли деревья.
30
Я навестила раз Перевал, но с Кэтрин так больше и не увиделась. Джозеф уперся рукой в косяк, когда я зашла и спросила свою барышню, и не дал мне к ней пройти. Он сказал, что миссис Линтон занята, а хозяина нет дома. Зилла мне рассказала кое-что об их житье-бытье, а то бы я и не знала, пожалуй, кто там у них жив, кто помер. Она считает Кэтрин высокомерной и недолюбливает ее, как я поняла из ее разговора. Молодая леди на первых порах просила ее кое в чем услужить ей; но мистер Хитклиф наказал ей делать свое дело, а его-де невестка сама о себе позаботится, и Зилла, ограниченная, черствая женщина, охотно подчинилась приказу. Кэтрин такое невнимание приняла с ребяческой злостью: платила за него презрением и зачислила ключницу в число своих врагов, как если бы та и впрямь нанесла ей тяжкую обиду. У меня был длинный разговор с Зиллой месяца полтора тому назад, незадолго до вашего приезда, когда мы с нею встретились на вересковом поле; и вот что я от нее услышала:
- Миссис Линтон, как пришла сюда, - рассказывала Зилла, - так первым делом, не поздоровавшись ни со мной, ни с Джозефом, побежала наверх, заперлась в комнате Линтона и до утра не показывалась. Утром, когда хозяин с Эрншо завтракали, она сошла вниз и спросила, вся дрожа, нельзя ли поспать за врачом, - ее двоюродный брат очень болен.
- Это не новость, - ответил Хитклиф, - но его жизнь не стоит ни гроша, и я ни гроша на него не потрачу.
- Но я не знаю, что нужно делать, - сказала она, - и если никто мне не поможет, он умрет.
- Вон отсюда! - закричал хозяин. - И чтоб я ни слова не слышал о нем! Здесь никому не интересно, что с ним будет. Если вам интересно, сидите при нем сиделкой; если нет, заприте его и оставьте одного.
Тогда она насела на меня, и я сказала ей, что довольно намучилась с надоедливым мальчишкой: у нас у каждого свои дела, а ее дело - ухаживать за Линтоном; мне, мол, мистер Хитклиф приказал оставить эту работу за ней.
Как они там ладили между собой, не могу вам сказать. Он, я думаю, без конца привередничал и сам над собою хныкал день и ночь, и она, конечно, не знала с ним ни сна, ни покоя: это видать было по ее бледному лицу и воспаленным глазам. Она заходила иногда на кухню, сама не своя, и мне казалось, что ей хочется попросить помощи. Но я не собиралась идти наперекор своему хозяину - я никогда не смею, миссис Дин, пойти ему наперекор, - и хотя я в душе осуждала хозяина, что он не посылает за Кеннетом, не мое это было дело соваться с советами и попреками, и я не совалась. Раза два мне случилось, улегшись со всеми спать, за чем-то опять открыть свою дверь, и я видела тогда, что миссис сидит на лестнице, на верхней ступеньке, и плачет; и я быстренько запиралась у себя, чтоб не поддаться жалости и не вступиться за обиженную. В ту пору я жалела ее, право, но все-таки, знаете, не хотелось мне лишиться места.
Наконец, как-то ночью она вошла без спросу в мою комнату и объявила - да так, что я чуть не рехнулась с перепугу:
- Скажите мистеру Хитклифу, что его сын умирает, на этот раз я знаю наверное, что он умирает. Сейчас же встаньте и доложите ему.
Сказала она эти слова и тотчас же вышла. С четверть часа я лежала, прислушиваясь, и меня так и трясло. Никто не шевелился - в доме было тихо.
Миссис ошиблась, подумала я. Ему полегчало. Не стоит никого беспокоить. И я начала засыпать. Но мой сон прогнали вторично, на этот раз резким звонком - а у нас только один звонок и есть: нарочно купили для Линтона; и хозяин крикнул мне, чтоб я посмотрела, что там такое, и объяснила бы им, что он-де не желает еще раз проснуться от такого шума.
Тут я передала ему, что мне сказала Кэтрин. Он выругался про себя и через пять минут вышел с зажженной свечой и направился в их комнату. Я вошла за ним. Миссис Хитклиф сидела у кровати, сложив руки на коленях. Ее свекор подошел, поднес свет к лицу Линтона, поглядел, потрогал, потом повернулся к ней.
- Ну, Кэтрин, - сказал он, - как вы себя чувствуете?
Она ни звука.
- Как вы себя чувствуете, Кэтрин? - повторил он.
- Ему уже ничего не страшно, а я свободна, - ответила она. - Мне было бы совсем хорошо, - продолжала она, не сумев даже скрыть свою злобу, - но вы так долго оставляли меня одну бороться со смертью, что я чувствую и вижу только смерть! Я чувствую себя, как сама смерть.
Да и смотрела она прямо покойницей. Я дала ей вина. Гэртон и Джозеф, проснувшиеся от звонка и топота и слышавшие через стенку наш разговор, теперь тоже вошли. Джозеф, мне думается, был рад, что молодой хозяин скончался; Гэртон казался чуточку смущенным; впрочем, он не столько думал о Линтоне, сколько глазел на Кэтрин. Но хозяин приказал ему выйти вон и лечь спать: его помощь, сказал он, не нужна. Потом он велел Джозефу отнести тело в его комнату, а мне вернуться в мою, и миссис Хитклиф осталась одна.
Утром он послал меня сказать ей, что она должна сойти вниз к завтраку. Она была раздета - видно, собиралась лечь - и сказалась больной, чему я не очень удивилась. Я так и передала мистеру Хитклифу, и он ответил:
- Хорошо, пусть сидит у себя, покуда здесь не управятся с похоронами. Вы заходите к ней время от времени и приносите что нужно, а когда увидите, что ей лучше, скажете мне.
Кэти, по словам Зиллы, оставалась наверху две недели; и ключница ее навещала два раза в день и готова была стать любезней, но все ее дружественные авансы были гордо и наотрез отклонены.
Хитклиф зашел только раз показать невестке завещание Линтона. Все свое имущество и то, что было раньше движимым имуществом его жены, он отказал своему отцу. Несчастного угрозами и уговорами принудили к этому за неделю ее отсутствия, когда умирал его дядя. Землями, как несовершеннолетний, он распорядиться не мог. Однако мистер Хитклиф присвоил их по праву наследования после жены и сына - как мне думается, законно. Во всяком случае, Кэтрин, не имея ни друзей, ни денег, не может завести с ним тяжбу.
- Никто, кроме меня, - рассказывала Зилла, - близко не подходил к ее двери, если не считать того единственного случая, и никто ничего о ней не спрашивал. В первый раз она сошла вниз в воскресенье. Когда я принесла ей обед, она закричала, что ей больше невмоготу сидеть в холоде; и я ей сказала, что хозяин собирается на Мызу, а мы с Эрншо не помешаем ей спуститься к очагу - нам-то что? Так что, как только она услышала удаляющийся стук копыт, она явилась одетая в черное, с зачесанными за уши желтыми своими волосами - совсем просто, по-квакерски: и причесаться-то не сумела!
Мы с Джозефом по воскресеньям ходим обыкновенно в часовню (в гиммертонской церкви, вы знаете, нет теперь священника, - пояснила миссис Дин, - а часовней они называют какую-то молельню в деревне - не то методистскую, не то баптистскую, точно не скажу). Джозеф пошел, - продолжала Зилла, - а я сочла нужным посидеть дома приличия ради: люди молодые - тут всегда надо, чтобы кто постарше присмотрел за ними; а Гэртона, как он ни застенчив, не назовешь образцом деликатности. Я ему объяснила, что его двоюродная сестра, вероятно, придет посидеть с нами, а она-де привыкла, чтоб уважали воскресный день, так что ему лучше бросить свои ружья и всякие домашние хлопоты, когда она придет. Услыхав это, он густо покраснел и поглядел на свои руки и одежду. Ворвань и порох были мигом убраны подальше. Вижу, он собирается почтить ее своим обществом; и я поняла по его поведению, что ему хочется показаться в приличном виде. Засмеявшись, как я никогда бы не посмела при хозяине, я вызвалась помочь ему, если он хочет, и стала подшучивать над его смущением. А он насупился, да как пойдет ругаться!
- Эх, миссис Дин, - продолжала Зилла, видя, что я ее не одобряю, - вы считаете, верно, что ваша молодая леди слишком хороша для мистера Гэртона. Может, вы и правы; но, сознаюсь вам, я не прочь немного посбить с нее спесь. И что ей теперь проку во всей ее образованности и манерах? Она так же бедна, как мы с вами, даже, по правде сказать, бедней. У вас есть сбережения, и я иду той же стежкой, откладываю помаленьку.
Гэртон позволил Зилле пособить ему; и она, уластив, привела его в доброе настроение. Так что, когда Кэтрин пришла, он почти забыл свои былые обиды и старался, по словам ключницы, быть любезным.
- Миссис вошла, - сказала она, - холодная, как ледышка, и гордая, как принцесса. Я встала и предложила ей свое кресло. Так нет, в ответ на мою учтивость она только задрала нос. Эрншо тоже встал и пригласил ее сесть на диван, поближе к огню: вы там, сказал он, околеваете, поди, от холода.
- Я второй месяц _околеваю_, - ответила она, со всем презрением напирая на это слово.
И она взяла себе стул и поставила его в стороне от нас обоих. Отогревшись, она поглядела вокруг и увидела на полке для посуды кучу книг. Она тотчас вскочила и потянулась за ними, но они лежали слишком высоко. Ее двоюродный брат довольно долго наблюдал за ее попытками и наконец, набравшись храбрости, решил помочь ей. Она подставила подол, а он швырял в него книги - первые, какие попадались под руку.
Это было для юноши большим успехом. Миссис его не поблагодарила; но и тем он был доволен, что она приняла его помощь, и он отважился стать позади нее, когда она их просматривала, и даже наклонялся и указывал, что поражало его фантазию на иных старинных картинках в книгах. И его не отпугнула ее кичливая манера выдергивать страницу из-под его пальца: он только отступал на шаг и принимался глядеть не в книгу, а на нее. А она все читала или подыскивала, чего бы еще почитать. Но понемногу его вниманием завладели завитки ее густых шелковистых волос: он не мог видеть ее лица и разглядывал волосы, а она его и вовсе не видела. И, может быть, не совсем сознавая, что делает, завороженный, как ребенок свечкой, он глядел, глядел и, наконец, потрогал - протянул руку и погладил один завиток легонько, точно птичку. Как будто он воткнул ей в шею нож, - так она вскинулась.
- Сию же минуту уходите! Как вы смеете прикасаться ко мне! Что вы тут торчите? - закричала она, и в ее голосе звучало отвращение. - Я вас не выношу! Если вы близко ко мне подойдете, я опять уйду наверх.
Мистер Гэртон отодвинулся с самым глупым видом. Он сидел в углу дивана очень тихо, а она еще с полчаса перебирала книги. Наконец Эрншо подошел ко мне и шепнул:
- Зилла, не попросите ли вы, чтоб она нам почитала вслух? Мне обрыдло ничего не делать, и я так люблю... я так охотно послушал бы ее. Не говорите, что я прошу, попросите как будто для себя.
- Мистер Гэртон просит вас почитать нам вслух, мадам, - сказала я без обиняков. - Он это примет как любезность: почтет себя очень обязанным.
Она нахмурилась и, подняв голову, ответила:
- Мистер Гэртон и все вы очень меня одолжите, если поймете, что я отвергаю всякую любезность, которую вы лицемерно предлагаете мне! Я вас презираю и ни о чем не хочу говорить ни с кем из вас! Когда я готова была жизнь отдать за одно доброе слово, за то, чтоб увидеть хоть одно человеческое лицо, вы все устранились. Но я не собираюсь жаловаться вам! Меня пригнал сюда холод, а не желание повеселить вас или развлечься вашим обществом.
- Что я мог сделать? - начал Эрншо. - Как можно меня винить?
- О, вы исключение, - ответила миссис Хитклиф, - вашего участия я никогда не искала.
- Но я не раз предлагал и просил, - сказал он, загоревшись при этой ее строптивости, - я просил мистера Хитклифа позволить мне подежурить за вас ночью...
- Замолчите! Я выйду во двор или куда угодно, только бы не звучал у меня в ушах ваш гнусный голос, - сказала миледи.
Гэртон проворчал, что она может идти хоть в пекло, и принялся разбирать свое ружье. С этого часа он больше не воздерживался от своих воскресных занятий. Он и говорил теперь достаточно свободно; и она поняла, что ей приличней опять замкнуться в одиночестве. Но пошли морозы, и пришлось ей, забыв свою гордость, все чаще снисходить до нашего общества. Я, однако, позаботилась, чтобы мне больше не платили насмешкой за мою же доброту: с того дня я держусь так же чопорно, как она; и никто из нас не питает к ней ни любви, ни просто приязни. Да она и не заслуживает их: ей слово скажи, и она тотчас подожмет губы и никого не уважит! Даже на хозяина огрызается, сама напрашивается на побои; и чем ее больше колотят, тем она становится ядовитей.
Сначала, когда я услышала от Зиллы этот рассказ, я решила было оставить должность, снять домик и уговорить Кэтрин переехать ко мне. Но мистер Хитклиф так же этого не допустил бы, как не позволил бы Гэртону зажить своим домом; и я сейчас не вижу для Кэти иного исхода, как выйти вторично замуж: но не в моей власти устроить такое дело.
На этом миссис Дин кончила свой рассказ. Вопреки предсказанию врача силы мои быстро восстанавливаются, и, хотя идет еще только вторая неделя января, я располагаю через денек-другой прокатиться верхом и кстати съезжу на Грозовой Перевал - сообщу своему хозяину, что собираюсь прожить ближайшие полгода в Лондоне, а он, если ему угодно, может подыскать себе другого жильца и сдать дом с октября: ни за что на свете не соглашусь я провести здесь еще одну зиму.
31
Вчера было ясно, тихо и морозно. Я, как и думал, отправился на Перевал. Моя домоправительница попросила меня передать от нее записку ее барышне, и я не стал отказываться, коль скоро почтенная женщина не усматривала ничего странного в своей просьбе. Дверь дома раскрыта была настежь, но ревнивые ворота оказались на запоре, как при моем последнем посещении. Я постучался и окликнул Эрншо, возившегося у цветочных грядок. Он снял цепь, и я вошел. Юный селянин так хорош собой, что лучше и быть нельзя. Я на этот раз оглядел его с нарочитым вниманием; но он, как видно, прилагает все усилия, чтобы выставить свои преимущества в самом невыгодном свете.
Я спросил, дома ли мистер Хитклиф. "Нет, - он ответил, - но к обеду будет". Было одиннадцать часов, и я объявил, что намерен зайти и подождать, тогда он сразу отбросил свои орудия и пошел меня проводить - в роли, сказал бы я, сторожевого пса, но уж никак не заместителем хозяина.
Мы вошли вместе, Кэтрин была дома и занималась делом - чистила овощи для предстоящего обеда. Она смотрела более угрюмой и менее одухотворенной, чем тогда, когда я увидел ее в первый раз. На меня она едва взглянула и продолжала свою стряпню с тем же пренебрежением к общепринятым формам вежливости, как и тогда; в ответ на мой поклон и "доброе утро" она и виду не подала, что узнает меня.
"Вовсе она не кажется такой милой, - подумал я, - какою хочет мне ее представить миссис Дин. Красивая, спору нет, но не ангел".
Эрншо брюзгливо предложил ей унести все на кухню. "Уносите сами", - сказала она, отшвырнув, как только кончила, миску и прочее, и пересев на табурет под окном, принялась вырезывать птиц и зверушек из очистков брюквы, собранных в передник. Я подошел к ней, сделав вид, что хочу поглядеть на сад, и ловко, как мне думалось, неприметно для Гэртона уронил ей на колени записку миссис Дин. Но она спросила громко: "Что это такое?" - и стряхнула листок.
- Письмо от вашей старой знакомой, ключницы на Мызе, - ответил я, досадуя, что мой добрый поступок обнаружен, и убоявшись, как бы не подумали, что письмо написано мною самим. После такого разъяснения она рванулась было поднять листок, но Гэртон ее упредил. Он схватил его и положил в карман жилета, сказав, что письмо должен наперед просмотреть мистер Хитклиф. На это Кэтрин молча отвернулась от нас и, вынув украдкой носовой платок, незаметно приложила его к глазам, а ее двоюродный брат хотел сперва побороть в себе доброе чувство, но потом все-таки вытащил письмо и бросил на пол подле нее - со всей присущей ему неучтивостью. Кэтрин подобрала и жадно прочла; потом задала мне ряд вопросов о различных обитателях ее прежнего дома, разумных и неразумных; и, глядя в сторону холмов, проговорила, ни к кому не обращаясь:
- Хотелось бы мне поскакать туда на Минни! Забраться повыше! Ох! Я устала... мне _обрыдло_, Гэртон! - И она положила свою красивую голову на подоконник, не то потянувшись, не то вздохнув, и погрузилась в какую-то рассеянную грусть, не зная и не желая знать, следим мы за ней или нет.
- Миссис Хитклиф, - сказал я, просидев некоторое время молча, - вы, верно, и не подозреваете, что я ваш старый знакомый! И столь близкий, что мне кажется странным, почему вы не подойдете поговорить со мной. Моя домоправительница не устает говорить о вас и вас расхваливать; и она будет очень разочарована, если я вернусь без весточки и только доложу, что вы получили ее письмо и ничего не сказали.
Она, видно, удивилась этой речи и спросила:
- Эллен к вам благоволит?
- Да, очень, - сказал я не совсем уверенно.
- Вам придется объяснить ей, - продолжала она, - что я ответила бы на письмо, но мне нечем писать и не на чем: нет даже книжки, откуда я могла бы вырвать листок.
- Ни единой книги! - воскликнул я. - Как вы умудряетесь жить здесь без книг, позволю я себе спросить? Даже располагая большой библиотекой, я часто порядком скучаю на Мызе; отберите у меня книги - и я приду в отчаяние.
- Я всегда читала, когда они у меня были, - сказала Кэтрин, - а мистер Хитклиф никогда не читает; поэтому он забрал себе в голову уничтожить мои книги. Вот уже много недель, как я не заглянула ни в одну. Только порылась раз в теологической библиотеке Джозефа - к его великой досаде. Да, однажды, Гэртон, я наткнулась на тайный клад в вашей комнате - латинские и греческие учебники и несколько сборников сказок и стихов: все старые друзья! Сборники я как-то принесла в _дом_, а вы подобрали, как подбирает сорока серебряные ложки, просто из любви к воровству: вам от них никакого проку. Или, может быть, вы их припрятали по злобе: если вас они не могут радовать, пусть уж не радуют никого! Может быть, эта ваша ревность и навела Хитклифа на мысль отнять у меня мои сокровища? Но они почти все записаны в моем мозгу и отпечатаны в сердце, и это вы не можете у меня отобрать!
Эрншо залился краской, когда его двоюродная сестра рассказала во всеуслышанье о припрятанных им книгах, и, заикаясь, стал с негодованием отвергать ее обвинения.
- Мистер Гэртон хочет пополнить свой запас знаний, - сказал я, чтоб выручить его. - Ваши знания вызывают в нем не ревность, а рвение. Через несколько лет он станет образованным человеком.
- И он хочет, чтобы я к тому времени совсем отупела, - ответила Кэтрин. - Да, я слышу, как он пробует читать по складам - и какие же он делает при этом очаровательные ошибки! Я бы с удовольствием, как вчера, послушала еще раз в вашей декламации "Охотничью потеху" <"Chevy chase" - народная английская баллада начала XVI века>; это было очень смешно. Я все слышала; и слышала, как вы перелистывали словарь, отыскивая трудные слова, а потом ругались, потому что не могли прочитать объяснения.
Молодому человеку показалось, очевидно, чересчур несправедливым, что сперва потешались над его невежеством, а теперь высмеивают его старания преодолеть это невежество. Я был того же мнения; и, вспомнив рассказ миссис Дин о первой попытке Гэртона внести свет во тьму, в которой его растили, я заметил:
- Миссис Хитклиф, все мы начинали и все запинались и спотыкались на пороге. Если бы наши учителя дразнили нас, вместо того чтобы нам помогать, мы и по сей день запинались бы и спотыкались.
- О, - возразила она, - я не хочу мешать его успехам; но все же он не вправе присваивать себе мое и делать его для меня смешным и противным из-за его скверных ошибок и неграмотного произношения. Эти книги - и стихи и проза - освящены для меня другими воспоминаниями; и для меня невыносимо, когда он их оскверняет! Но что хуже всего - он выбирает самые мои любимые места, которые я часто повторяю сама. Точно назло!
С минуту Гэртон стоял молча, только грудь его высоко вздымалась. Нелегкая выпала ему задача: чувствуя жестокую обиду, подавить в себе ярость. Я поднялся и по-джентльменски, чтоб его не смущать, стал в дверях, обозревая открывавшийся оттуда широкий ландшафт. Эрншо последовал моему примеру и вышел из комнаты, но тотчас вернулся, неся в руках пять-шесть книг, которые бросил Кэтрин на колени, крикнув:
- Берите! Не желаю больше никогда ни читать их, ни слышать, ни думать о них.
- Я их теперь не возьму, - ответила она. - Теперь они будут связаны для меня с мыслью о вас; они мне противны.
Она открыла одну, в которую явно много раз заглядывали, и прочитала вслух отрывок в тягучей манере начинающего, потом засмеялась и отбросила книгу прочь.
- Послушайте, - продолжала она задорно и в той же манере начала читать на память строки какой-то старинной баллады.
Но Гэртон не выдержал этого нового испытания. Я услышал, и не без внутреннего одобрения, как он путем рукоприкладства остановил ее дерзкий язык. Маленькая злючка сделала все, что могла, чтоб задеть болезненное, хоть и не утонченное, самолюбие своего двоюродного брата, а физическое воздействие было единственным доступным ему способом подвести баланс и поквитаться с обидчицей. Затем он сгреб книги и швырнул их в огонь. Я прочитал на его лице, какой муки стоило ему принести эту жертву своему раздражению. Мне казалось, что он, когда горели книги, думал о том удовольствии, которое они уже доставляли ему, и о том торжестве и все большем наслаждении, которых он ожидал от них в дальнейшем; и мне казалось, что я угадал и то, что его побуждало к этим тайным занятиям. Он довольствовался повседневным трудом и грубыми животными радостями, пока не встретил на своем пути Кэтрин. Стыд при ее насмешках и надежда на ее одобрение дали ему первый толчок к более высоким устремлениям. И что же? Его старания подняться не только не оградили его от насмешек и не доставили похвал, - они привели к обратному!
- Да, вот и вся польза, какую скот вроде вас может извлечь из них! - крикнула Кэтрин, зализывая рассеченную губу и следя негодующим взором, как уничтожал огонь ее книги.
- Попридержите лучше язык! - злобно сказал ее двоюродный брат.
От волнения он не мог продолжать и поспешил к выходу; я посторонился, чтобы дать ему дорогу, но не успел он переступить порог, как мистер Хитклиф, войдя со двора, остановил его и, положив ему руку на плечо, спросил:
- В чем дело, мой мальчик?
- Ничего, ничего, - сказал Гэртон и кинулся вон, чтобы в одиночестве усладиться всею горечью гнева и обиды.
Хитклиф посмотрел ему вслед и вздохнул.
- Странно будет, если я пойду сам против себя, - проговорил он, не замечая, что я стою позади него. - Но когда я ищу в его чертах сходства с отцом, я с каждым днем все верней узнаю ее. Какого черта он так на нее похож? Смотреть на него для меня почти невыносимо.
Он потупил глаза и вошел задумчиво в дом. На лице его было тоскливое и беспокойное выражение, какого раньше я никогда не подмечал на нем; и он как будто спал с тела. Невестка, увидев его в окно, тотчас убежала на кухню, оставив меня одного.
- Рад видеть, что вы снова выходите, мистер Локвуд, - сказал он в ответ на мое приветствие. - Отчасти по эгоистическим соображениям: не думаю, что в этой пустыне я легко найду вам заместителя. Я не раз дивился, что загнало вас в наши края.
- Боюсь, сэр, лишь праздный каприз, - был мой ответ. - Или, может быть, праздный каприз гонит меня отсюда. На той неделе я отбываю в Лондон; и должен вас предуведомить, что я не собираюсь удерживать за собою Скворцы сверх годичного срока, на который мы с вами договаривались. Думаю, я больше здесь жить не буду.
- О, в самом деле! Вам наскучило ваше добровольное изгнание, да? - сказал он. - Но если вы пришли выговорить, чтобы вас освободили от платы за дом, в котором не будете проживать, то вы напрасно прогулялись: взыскивая долги, я никому не делаю послаблений.
- Я ничего не пришел выговаривать! - вскричал я, порядком раздраженный. - Если угодно, я могу рассчитаться с вами хоть сейчас. - И я достал из кармана чековую книжку.
- Нет, нет, - ответил он хладнокровно, - вы оставляете достаточно добра, чтобы покрыть долг, если и не вернетесь. Я вас не тороплю. Садитесь и отобедайте с нами; когда знаешь, что гость наверняка не зачастит, почему не оказать ему радушный прием? Кэтрин, соберите к столу; куда вы пропали?
Кэтрин появилась опять, неся на подносе ножи и вилки.
- Вы можете пообедать с Джозефом, - пробурчал Хитклиф. - Сидите на кухне, пока гость не уйдет.
Она исполнила его распоряжение очень точно - может быть, у нее не было соблазна нарушить его. Живя среди мужланов и мизантропов, она едва ли была способна оценить людей более приятных, когда встречалась с такими.
С мистером Хитклифом, мрачным и неразговорчивым, - по одну руку, и с Гэртоном, безнадежно немым, - по другую, я отобедал не слишком весело и вскоре попрощался. Я хотел выйти через кухню, чтобы взглянуть напоследок на Кэтрин и досадить старому Джозефу; но Гэртону приказали привести моего коня, и хозяин дома сам проводил меня до порога, так что я не получил возможности осуществить свое желание.
"Как уныло проходит жизнь в этом доме! - размышлял я, пустив вскачь коня. - Сказкой наяву, лучше - живой романтикой стала бы действительность для миссис Линтон Хитклиф, если бы мы с нею вздумали соединиться, как желала того ее добрая няня, и вместе окунулись бы в волнующую атмосферу города!"
32
1802. В сентябре этого года я был приглашен на север опустошать поля одного моего друга, и, совершая путешествие к его местожительству, я неожиданно оказался в пятнадцати милях от Гиммертона. Конюх на заезжем дворе поил из ведра моих лошадей, когда мимо прокатил воз, груженный зеленым свежескошенным сеном, и конюх сказал:
- Из Гиммертона, поди! У них там всегда покос на три недели позже, чем у людей.
- Гиммертон! - подхватил я; моя жизнь в тех местах уже превратилась для меня в смутный сон. - Как же, знаю! Это далеко отсюда?
- Миль четырнадцать будет, по горушкам, по бездорожью, - отвечал он.
Что-то вдруг толкнуло меня навестить Скворцы. Еще не перевалило за полдень, и мне подумалось: чем заезжать в гостиницу, я могу переночевать под собственным кровом. К тому же стоило потратить день на устройство своих дел с домохозяином и таким образом избавить себя от труда нарочно приезжать опять в эти края. Передохнув немного, я отрядил своего слугу, чтоб он расспросил, как проехать в ту деревню; и, сильно истомив наших лошадей, мы за три часа кое-как одолели эти четырнадцать миль.
Слугу я оставил в деревне и двинулся дальше один вниз по лощине. Серая церковка показалась мне еще серее, нелюдимое кладбище еще нелюдимей. Я видел, как овцы, забредшие с поля, щипали невысокую траву на могилах. День был ясный, жаркий - слишком жаркий для путешествия; но жара не мешала мне любоваться восхитительной картиной подо мной и надо мной; если б я увидел ее ближе к августу, она, наверно, соблазнила бы меня провести здесь месяц в уединении. Зимой ничего не может быть печальней, летом ничего очаровательней этих ложбин, запертых в холмах, и этих гордых, одетых вереском круч.
Я добрался до Мызы засветло и постучал в дверь; все домочадцы удалились в задние пристройки, рассудил я, приметив одинокий голубой дымок, тонким завитком висевший над кухней, и не услышали стука. Я проехал во двор. Под навесом крыльца сидела девочка лет девяти-десяти и вязала, а на ступеньках, сгорбившись, задумчиво покуривала трубку престарелая женщина.
- Миссис Дин дома? - спросил я старуху.
- Миссис Дин? Нет! - ответила та. - Она тут не живет; она живет там, наверху, на Перевале.
- Значит, вы тут за ключницу? - продолжал я.
- Да, я присматриваю за домом, - был ответ.
- Отлично. Я - мистер Локвуд, хозяин. Скажите, тут найдутся комнаты, где я мог бы расположиться? Я хочу здесь переночевать.
- Хозяин! - вскричала она, пораженная. - Как же так? Кто же знал, что вы приедете? Хоть бы словом известили наперед! Тут нет ничего - ни сухого угла, ни места пристойного...
Она засуетилась, отшвырнула трубку, бросилась в дом; девочка побежала за ней, а следом прошел и я. Убедившись вскоре, что мне сказали истинную правду и что старуха вдобавок чуть с ума не своротила от моего неожиданного приезда, я стал ее успокаивать: я, мол, пойду прогуляюсь, а она тем часом пускай приготовит мне уголок в гостиной, где бы мне поужинать, да спальню, где я мог бы выспаться; ни мести, ни пыль вытирать не нужно, - был бы только жаркий огонь и сухие простыни. Она, казалось, рада была всячески стараться, хоть и сунула сгоряча в камин половую щетку вместо кочерги и так же не по назначению пустила в ход другие атрибуты своего ремесла; все же я удалился, поверив, что ее усердие обеспечит мне к возвращению место для отдыха. Целью затеянной мною прогулки был Грозовой Перевал. Но, крепкий задним умом, я, едва выйдя со двора, тут же вернулся.
- На Перевале все благополучно? - спросил я у ключницы.
- Да, как будто, - ответила она и прошмыгнула мимо с полной сковородой горячих углей.
Мне хотелось спросить, почему миссис Дин рассталась с Мызой, но невозможно было задерживать женщину в такую критическую минуту; итак, я повернул назад, опять переступил порог и неторопливым шагом пустился в путь. Передо мной разливалось мягкое сияние восходящего месяца, ширясь все ярче, по мере того как догорал пожар заката за моей спиной - в час, когда я вышел из парка и стал подниматься по каменистому проселку, забиравшему вправо к жилищу Хитклифа. Дом еще не встал перед моими глазами, когда день и вовсе угас и осталась от него только тусклая янтарная полоса на западе; но в ярком свете месяца я различал каждый камушек на тропе, каждый стебель травы. Мне не пришлось ни перелезать через ворота, ни стучать: они уступили первому усилию моей руки. Перемена к лучшему! - подумалось мне. И я отметил еще одну, о которой мне поведали ноздри: под приветливыми плодовыми деревьями носился в воздухе сладкий запах левкоя и желтофиоля.
Книга: ГРОЗОВОЙ ПЕРЕВАЛ Эмилия БРОНТЕ Перевод с...
ЗМІСТ
На попередню
|
|
